Нелегкой она оказалась у Павла Ивановича Деркача
Справедливость восстановлена.
Война. Как в осколках огромного зеркала, разбившегося на мелкие кусочки, отразилась она в судьбах людей, на долю которых выпало жить в те, сороковые, роковые. Это страшное слово война прежде всего у нас ассоциируется с грохотом орудий, картиной боя, медсанбатом. А было и иное. Колючая проволока со всех сторон. Постовые в немецкой форме наперевес и изможденные лица пленных с провалившимися глазами.
И тем, кому все же удалось дожить до освобождения, пришлось снова пройти все круги ада, потому, что слово плен воспринималось как позорное клеймо.Павел Иванович Деркач родился и вырос в Каневской.
В конце 1941 года шестнадцатилетний парень райкомом комсомола был направлен в спецсвязь— доставлять секретную корреспонденцию в райком партии, военкомат и другие организации. Когда немцы подошли близко к Каневской, он должен был эвакуироваться. Но юноша всей душой рвался на фронт и в конце концов был призван. .Долгим и тяжелым оказался его путь к фронту. Об этом можно рассказать целую историю. Но не о том сегодня речь.
Случилось так, что, едва получив солдатскую форму, он был ранен в руку и ногу во время ночного обстрела. Обработав и перевязав раны, его вместе : еще одним пареньком на двух повозках отправили за питанием.
Повозки удалились уже на приличное расстояние от лагеря, когда вдруг тишину разрезала пулеметная очередь. Двое молодых бойцов, не имеющих при себе никакого оружия, упали в траву. Подошли немцы, велели подняться и идти в деревню. Они уже чувствовали себя победителями, хозяевами на русской земле, поэтому проявили снисхождение к этим мальчишкам угостили кофe с бутербродом и приказали Павлу Ивановичу самому идти в село. По дopore ему встречались машины с немцами -веселыми, довольными, распевавшими песни под звуки губной гармошки.
Идти становилось все труднее.
Нога распухла, ладонь горела огнем. В одной из станиц в здании школы расположился словацкий госпиталь. Здесь же в маленькой сторожке лежали десять советских солдат, к ним присоединился одиннадцатый—Павел Иванович Деркач. Им оказывали такую же помощь, как и словацким раненым, кормили из общего котла. Там первые кубанский паренек отведал диковинный напиток—какао.
В эти дни самонадеянные, уверенные в скорой победе немцы получили урок под Сталинградом. Ночью спешно госпиталь был эвакуирован, а русские раненые остались, в сторожке закрытыми на замок. Несколько дней к беспомощным раненым приходила одна местная женщина, представившаяся медсестрой. Кроме бинтов и марганца у нее никаких медикаментся в ней людей. «Жаль, мы даже не спросили тогда ее имени, теперь не знаем, кого благодарить»,-сокрушается Павел Иванович.
Как-то раненые услышали шум подъехавшего автомобиля. Немец и три полицая повезли раненых в станицу Саратовскую, в лагерь, который занимался убоем скота."Нет, нам нужна рабочая сила, а с этих какие работники,- сказали там.И машина поехала дальше, к лагерю военнопленных в Краснодаре.
9 ноября 1941 года. С этого дня начался обратный отсчет в жизни Павла Ивановича. Постепенно, день за днем, семнадцатилетний юноша превращался в скелет. Таких, как он, раненых, здесь было тысячи полторы. Их разместили в двух больших амбарах. Каждое утро подъезжала повозка, в нее, как дрова, складывали свежие трупы. Ежедневно 20—30 и увозили. А остальные ждали своей очереди. Иногда к амбарам подъезжала машина с фургоном. Пленным говорили, что она увозит и тяжелобольных на лечение в городскую больницу и некоторые просились: «Возьмите меня!». Их заталкивали и увозили, А я, не зная, что это душегубка, почему-то боялся ее и никогда не подходил близко, вспоминает Павел Иванович.Я слушала его рассказ и перед глазами, словно кадры документального фильма, проплывали жуткие картины в черно-белых цветах.
...Белый снег на улице. Жуткий мороз сковывает высохшее тело молодых людей, выглядевших древними стариками. По очереди они садились у едва теплой трубы, лежащей на полу амбара. А по вечерам полуживые, полумертвые, они тихонько пели, согревая друг друга телами. Раз в день их кормили бурдой из сладкого бурака, проса да костей. За три месяца из здорового крепкого парня Павел Иванович превратился в туберкулезного дистрофика, у которого совершенно не работал желудочно-кишечный тракт. Мимо заграждения из колючей проволоки каждый день около 7 тысяч пленных уходили на работу. Чтобы хоть немного поддержать в себе тающие с каждым днем силы, Павел Иванович на гимнастерку и ботинки выменял на них несколько горсточек пшеницы, размачивал зерна и жевал.
За колючей проволокой каждый день стояли женщины, напряженно вглядываясь в страшные лица пленных, выкрикивая имена родных и названия станиц. Семь записок перебросил Павел Иванович через колючую проволоку и все семь получила мать через добровольных почтальонов.
Собрав нехитрую пердачу—сало, сухари, табак, хлеб.Мать в конце января пешком понесла ее сыну. В Краснодаре жили знакомые Деркачей Шепиловы. Они помогли передать посылку Павлу Ивановичу через одного полицая.
Свое восемнадцатилетие он встретил в холодном бараке. «Смерть постоянно была рядом. Многие сходили с ума. Приедет жена, расскажет мужу о том, что дома все хорошо, дети не голодны, хозяйство уцелело и смотришь, человек то ли от радости за семью, то ли от грустных дум о своей несчастной доле, вдруг начинает заговариваться, никого не узнает. Не дай бог такое пережить!».
Накануне освобождения Краснодара от немцев в первых днях февраля, числа 5—7, вползает в амбар человек. «Хлопцы, я дырку нашел в проволочной изгороди!». Человек 10 краснодарцев ушли. Неместные, кто еще чувствовал в себе немного сил, решили, что в зимнюю ночь уходить не стоит, надо дождаться утра.
Рано утром немцы и полицаи вывели около тысячи человек во двор, выстроили шеренгами по 6 человек и повели к Сенному рынку. А остальных подожгли в амбарах. Говорят, расстреляли немцы и тех пленных, что выводили на работу. Вот и снова, уже в который раз, находясь от смерти на волосок, Павел Иванович остался в живых, словно его оберегала неведомая сила.
Пленных, как селедку в бочку, набили в здание аптеки, выставили охрану. В этот день, естественно, их никто не кормил. И сидели они, поджав ноги и плотно прижавшись друг к другу. Утром, обнаружив, что охрана снята, стали выползать из здания. Сердобольные краснодарцы уводили их к себе в квартиры, чтобы отмыть, обогреть, накормить. К Павлу Ивановичу подошла женщина .» Я цветочница-, сказала она.- Подожди, меня сынок. Буду возвращатиься с базара- заберу тебя к себе.В ожидании цветочницы Павел Иванович сидел у окна аптеки. Вдруг услышал женский голос, выкрикивающий его имя. Он не поверил своим ушам. Кто может здесь звать его Павликом?
— Я здесь, бросился он изо всех своих слабых сил на голос.
— Павлик, я тетя Ксения Шепилова. Ты меня не узнаешь?
На пороге квартиры с него сняли так называемую одежду, густо усеянную вшами, самого вымыли, переодели. Долго гостить Павел Иванович не собирался, он шел домой умирать. В дорогу тетя Ксения дала ему печеной сахарной свеклы и ячменных лепешек. И поплелся восемнадцатилетний старец прямо по железнодорожным путям на север, в родную Каневскую.
Возле станции Новотитаровской его окликнул часовой. Как выяснилось уже позже, его и таких, как он, бывших пленных, особый отдел сортировал —кого отпустить домой умирать, а кого на Соловки, в лагеря. Павлу Ивановичу выписали пропуск в «рай», и с этой бумажечкой он продолжил свое восьмидневное путешествие. Подходя к железнодорожной будке, он крестился и просил милостыню.Небогато жили дорожные рабочие, но ни разу он не услышал отказа. Стучался в первую же хату, и везде находил прием и ночлег.
Холодный ветер пронизывал скромное одеяние, руки и ноги стали бесчувственными, а он все шел, шел, шел. А когда увидел станицу Придорожную, нервы не выдержали: он сел и уже, казалось, никакая сила не могла сдвинуть его с места. «Дошел, дошел!»—стучало в висках. Он переночевал в одной из хат, где, как выяснилось, жила одноклассница старшего брата Павла Ивановича. Как родного приняла его эта семья. А на следующий день, когда уже cтемнело, он негнущимися ногами подошел к своей родной хате. Постучал в окно закостеневшими пальцами. На порог вышла мать. «Мамаша, пустите переночевать»,—почему-то сами собой вырвались слова, «Да я бы рада, но некуда тебя положить, в доме недавно был пожар»- ответила она, не признав в высохшей фигуре своего восемнадцатилетнего сына,
Да видно материнское сердце шепнуло ей. С криком: «Пашенька, сынок!»—она бросилась к нему.
«Не жилец,—вынес приговор врач.—Нет таких лекарств, чтобы вылечить его». Мать причитала: «Лучше бы он в лагере умер, чем видеть, как на глазах умирает». Желудок не принимал никакой пищи.
Как-то к ним заглянула женщина, эвакуированная из Ленинграда. Одно время она жила в семье Деркач и выглядела тогда чуть лучше, чем сейчас Павел. Она велела размешать с водой белую глину и давать юноше по полстакана. А он уже был совсем плох. Днем почти все время пребывал в забытьи, ночью криком кричал—все казалось, что немцы ведут его на расстрел. Он шел домой умирать, но молодой организм, а вернее то, что от него осталось, так хотел жить! Через три дня к нему вернулась память ,и впервые за долгое время захотелось есть.
В 1943 году Павел Иванович уже почти оправился от плена. Шла война, но его комиссовали подчистую. И он решил завербоваться на Урал, на военный завод, изготавливающий пушки.
—Теперь у меня все хорошо,—говорит он в заключение беседы. По лицу, по глазам я вижу, что он действительно так считает, а не рисуется перед журналистом.
—Три дня назад я получил справку о боевом ранении. А ведь думал, что об этом нигде в документах, не записано. Эх, раньше бы получить ее. Ну да ладно, хоть сейчас выдали, я и этому рад. Есть у меня и другая радость—получил на днях удостоверение инвалида Великой Отечественной войны. Не забычили мне цветы и приличную денежную премию. Вы вот ко мне пришли— тоже для меня радость,— сказал Павел Иванович, обращаясь ко мне.
Л. БУДЫШ.Судьба.
Каневские зори .8 мая 1995 г.
Комментариев нет:
Отправить комментарий